– А как же ты? Ты хочешь?..

Он усмехнулся:

– Не волнуйся, детка. До этого еще дойдет.

И снова он был прав. До этого действительно дошло – и еще как дошло, – но он дождался, когда я сама его попрошу.

Не побоюсь сказать, Анджела, что он дождался, когда я буду умолять о сексе.

Что тоже вызвало у меня затруднения, поскольку я не знала, как умоляют о сексе. Какими словами воспитанная юная леди просит открыть ей доступ к тому самому мужскому органу, который нельзя называть, но которого она так жаждет?

«Не будешь ли ты любезен?..»

«Тебя не затруднит?..»

Тогда я еще не владела терминологией, допустимой в подобных случаях. Да, с момента приезда в Нью-Йорк мне довелось заниматься самыми грязными и непристойными вещами, но в глубине души я по-прежнему оставалась приличной девушкой из хорошей семьи, а приличные девушки из хороших семей о таком не просят. По сути, в те месяцы я лишь позволяла грязным и непристойным вещам со мной случаться, отдавая себя в руки мужчин, которые всегда очень торопились закончить дело. Но теперь все было иначе. Я желала Энтони, а тот не спешил дать мне желаемое, отчего я желала его еще сильнее.

Наконец дело дошло до того, что я, запинаясь, начала спрашивать:

– Как думаешь, мы с тобой когда-нибудь займемся… займемся…

Энтони отрывался от своих дел, с улыбкой поворачивался ко мне и, подняв одну бровь, спрашивал:

– Займемся чем?

– Ну, если ты когда-нибудь захочешь…

– Захочу чего, детка? Скажи прямо.

И в ответ я молчала, потому что не знала, как это назвать. А он лишь улыбался еще шире и говорил:

– Прости, детка, я не понял. Нужно выражаться яснее.

Но я не могла выражаться яснее – пока Энтони меня не научил.

Однажды вечером, когда мы, как обычно, баловались в кровати, он заметил:

– Пора бы тебе узнать некоторые слова, детка. Пока ты не будешь называть вещи своими именами, у нас ничего не получится.

И он научил меня самым грязным выражениям, которые я когда-либо слышала. Выражениям, от которых у меня горели щеки и пылали уши. Энтони заставил повторить их одно за другим, с удовольствием наблюдая за моими мучениями. А потом снова взялся за меня и заставил стонать и извиваться от желания. Когда я больше не могла терпеть – я даже дышать не могла, – он прервался и включил свет.

– А сейчас, Вивиан Моррис, – заявил он, – ты прямо в глаза скажешь мне, что ́ я должен с тобой сделать. Теми словами, которым я тебя научил. Только так и не иначе, куколка. Или ничего не будет.

Веришь или нет, Анджела, но я так и поступила.

Посмотрела ему прямо в глаза и сказала, чего хочу, – в точности как дешевая шлюха.

Тогда-то я и поняла, что влипла.

Втрескавшись в Энтони, я, естественно, расхотела шататься по городу с Селией, цеплять незнакомцев и перебиваться быстрым невыразительным сексом. Мне хотелось быть только с Энтони и каждую свободную минуту проводить в кровати его брата Лоренцо. Другими словами, с появлением Энтони я весьма бесцеремонно бросила Селию.

Не знаю, скучала ли она по мне. По ней было не понять. Она ко мне не охладела, а если и охладела, то не подавала виду. Селия просто продолжала жить, как раньше, и была со мной по-прежнему приветлива, когда мы сталкивались в «Лили» (обычно это происходило в моей кровати, когда она возвращалась под утро пьяная). Вспоминая то время, я понимаю, что была ей не слишком верной подругой. Я бросила ее даже дважды: сначала ради Эдны, а потом ради Энтони. Но в молодости все мы руководствуемся самыми примитивными мотивами; наши дружеские чувства и привязанности непостоянны. Селию тоже не назовешь постоянной. Теперь я понимаю, почему в двадцать лет мне постоянно требовался объект для обожания – причем даже не важно, кто именно. На эту роль годился любой, кто был лучше меня. А Нью-Йорк тогда кишмя кишел теми, кто был лучше меня. Я была настолько бестолковой, настолько неопределившейся и до такой степени не понимала саму себя, что вечно цеплялась за других – хваталась за чужое обаяние, как за спасательный круг. Но, само собой, в каждый период времени у меня был только один кумир.

И теперь им стал Энтони.

От любви я не замечала ничего вокруг. Я ходила, как громом пораженная. Весь мир перестал существовать. Свою работу в театре я делала кое-как – ведь если честно, какая разница? Думаю, я и на репетиции ходила лишь потому, что Энтони присутствовал там каждый день; он репетировал по нескольку часов кряду, а я могла им любоваться. Мне не хотелось отпускать его ни на шаг. После каждой репетиции я, как верная шавка, поджидала его, провожала в гримерную и из гримерной, по первому свистку бегала за бутербродами с языком на ржаном хлебе. Я на каждом углу хвасталась, что у меня теперь есть парень и это любовь на всю жизнь.

Как тысячи других глупышек до меня, я заболела любовной и сексуальной горячкой – и более того, я считала, что такое возможно только с Энтони Рочеллой.

Но потом у нас с Эдной состоялся неприятный разговор. Я принесла ей на примерку новую шляпу для спектакля.

– Ты стала рассеянной, – заметила Эдна. – Лента не того цвета, какой мы выбрали.

– Правда?

Она ткнула пальцем в ленту – кроваво-красную – и спросила:

– Это, по-твоему, изумрудно-зеленый?

– Вроде нет, – ответила я.

– А все тот мальчишка, – констатировала Эдна. – Ты только о нем и думаешь.

Я невольно улыбнулась:

– Это уж точно.

Эдна тоже улыбнулась, но снисходительно:

– Так вот знай, дорогая Вивиан: когда он рядом, ты ведешь себя как течная сука.

В ответ на такую откровенность я уколола ее булавкой в шею – правда, совершенно случайно.

– Простите! – воскликнула я, даже не зная, за что извиняюсь: за укол или за свое поведение течной суки.

Эдна спокойно промокнула капельку крови носовым платком и сказала:

– Не бери в голову. Меня не впервые колют булавкой, и на сей раз я заслужила. Но послушай меня, Вивиан, хотя бы потому, что я стара, как ископаемое, и кое-что понимаю в жизни. Дело не в том, что я не рада за тебя. Что может быть прекраснее первой любви! Ты так носишься с ним, детка, и это очень мило.

– Он же настоящая мечта, Эдна, – вздохнула я. – Просто мечта!

– Не сомневаюсь, птичка моя. Иначе и быть не может. Но вот тебе совет. Развлекайся с этим юношей сколько душе угодно, напиши о нем в мемуарах, когда прославишься, но только ни в коем случае…

Я думала, она скажет «не выходи за него замуж» или «не вздумай забеременеть», но нет. Эдну заботило совсем другое.

– Не позволяй отношениям мешать твоей работе.

– Что?